|
Г.К.Куликова*) Помянуть Владимира Яковлевича... Мария Самойловна, мой друг, привела ко мне Владимира Яковлевича, чтобы он именно у меня пожил, хотя для них на Николиной Горе можно было в тысячу раз интереснее снять. Сразу мы так друг другу понравились страшно, и Владимир Яковлевич остался у меня прямо с ходу. Я ему комнатушку сдала, и так мы с ним зажили. Я тут жила совершенно одна, никого из малышей у меня не было. И суровая у нас еще жистянка-то была. Ведь топили-то знаешь чем? И как-то сразу мы сдружились именно из-за книг. Он видит, что я чтица, моментально мне книги, моментально обсуждения, он мне в тысячу раз больше дал, чем эти книги – в дополнение. Полемика у нас иногда такая – часа на три. Я после думала, человек настолько выше, так сказать, умнее меня – и всем своим интеллектом и духовно, но он почему-то очень любил со мной разговаривать, особенно вечерами. И доброта эта его страшная... Собака у меня жила маленькая – Тимка. И она разгрызла книги очень ценные, которые он привозил. Вы думаете, он обиделся на меня или на Тимку? Нисколько! Пришёл, так весело говорит: «Галина Константиновна, а ну-ка пойдёмте посмотрим, что Тимка-то у меня натворил». Идём туда с ним, у него лежит Географическая энциклопедия, которая ему нужна – что-то он переводил, когда жил здесь. И все углы у каждой книжки отгрызены. Я спрашиваю: «А хоть чьи книги?» А он говорит: «Да нет, это мои, пустяки. Это он мне отомстить хотел, Тимка, хотя я его очень люблю». И так он продолжал любить этого Тимку. Потом такие были истории. Привозили мне кирпич и свалили прямо на двор. Я потихонечку носила, ставила. Выходит Владимир Яковлевич: «Это что такое, Галина Константиновна, почему меня не позвали?» Сразу начал эти кирпичи носить, как будто он весь век их складывал, весело прямо мы всё с ним и сложили. Ещё потом привезли. В общем, короче говоря, мы больше шести тысяч кирпичей перенесли – вот до сих пор лежат, хотели дом совершенствовать. А когда приезжала Елизавета Яковлевна, мы обязательно ходили на речку. И он почему-то залезал на довольно высокое дерево, устроится там в сучках удобно и декламирует. Очень было интересно – страшно. Он ходил обедать в «Сосны». У него правило было – бежать, обратно он там заходил в библиотеку. Он не хотел, чтобы я ему готовила, хотя мне было бы гораздо лучше на двоих. И ужасно рад был субботе и воскресенью, когда здесь оставался. Мы с ним устраивали пир, пирогов я напеку, и мы с ним вдвоём обедаем. Он обязательно картошки мне притащит, с какой-то женщиной познакомился, купил ведро. «Господи, зачем?» – «Нет, нет, я так люблю картошку». Однажды я просто попросила его купить в маленьком киоске у столовой лекарство. Знала, что киоск должен быть открыт. Это было в час, а его и в пять нету, и в семь. Зима зимская, холод страшный, и – ну ясно – пропал человек. Приходит весёлый-развесёлый. Приносит мне эти две пачки. «Ну как это случилось, – если в библиотеке были, меня предупреждайте, я очень волновалась, такая темнотища». «Галина Константиновна, это всё из-за Вас. Там в киоске было закрыто, мне сказали, что в десятых Горках есть аптека. А это отсюда шесть километров, пробежечкой туда, там не оказалось – одно было, второго не было. Тогда мне сказали, что в Перхушкове может быть. А в Перхушкове автобус не ходит там, где аптека, подходит только к станции. Опять надо четыре километра пробежечкой». А я почему волнуюсь – он же в вязанке и в шапочке, вязаной. Градусов 15, как вы думаете? Спокойненько пришёл, принёс мне все лекарства. Ну кто бы это стал, ну никогда бы... Потом он выяснил за нашим завтраком, что я страшно люблю швейцарский сыр, и привозил мне его всегда. И своим всем сказал, и когда его уже не стало, Елизавета Яковлевна и Танечка привозили для меня трижды или пять раз. Я говорю: «Не может быть, чтоб было так легко купить именно вот этот сыр». «А почему нелегко? Я в один магазин, другой пробежался, купил – и всё, даже никаких разговоров». А вот что книгами он меня баловал, я благодарна ему буду – ну до самого последнего моего дня. Вот Пастернака – этого, как его – Живаго, доктора – и всё на свете. Никто никогда мне таких книг не давал. И столько стихов мне читал Владимир Яковлевич. Никогда в жизни не забуду. Вдохновенно. Надо же – так просто мы сидим вдвоём: «Что это Вы загрустили? Сейчас я Вам буду читать стихи». И читает дивные стихи, наизусть. Он знал, Владимир Яковлевич, что я стихи люблю. Прожил он у меня четыре зимы, а летом, к сожалению, не жил. Чаще всего он в комнатке что-нибудь переводил. Курил изредка, когда чего-то сочинял. Когда у меня какие-нибудь гости, конечно, первый гость за столом всегда он. Водочку он любил, одну рюмочку пил. Но никогда... Об этом не стоит и говорить – нет, нет, нет. Я и сейчас обязательно сдаю, а на что жить? Текст напечатан в сб. «Жизнь прекрасна и беспощадна. В.Барлас – Л.Кнорина. Эссе, стихи, письма, воспоминания друзей и близких». Составитель Т.Барлас. М., «Готика», 1997 на главную страницу к оглавлению раздела «Родители, дедушки и бабушки...» |