|
Типы реалий и их языковое восприятие Проводится попытка экспликации некоторых типов реалий, выделяемых языком. За критерий выделения типа принимаются различия в интерпретации языковых конструкций. Анализируется генитивная конструкция русского языка и типы реалий, связанные с её основными интерпретациями. Сопоставляются типы единиц в естественных и формальных языках.
То, что домогается другого, само по природе Введение Работа опирается на положение, принятое в логическом подходе к анализу языка: глубинная структура текста представляет собой нечто вроде формулы, интерпретируемой на модели действительности, которую создаёт наше языковое сознание. Компоненты формулы принадлежат некоторым типам, и правила построения глубинных формул основаны на сочетаемости этих типов. На поверхностном уровне сочетаемость типов проявляется в сочетаемости слов. Глубинные типы – ощущаемая реальность языка, но их выявление возможно только в результате конкретных лингвистических наблюдений. Попытка представления языковых фактов под соответствующим углом зрения была проделана одним из авторов (Л.В.Кнориной) на материале генитивных конструкций русского языка. В первой части статьи рассматривается классификация генитивных конструкций по способам их интерпретации. Это позволяет выявить типы реалий, отражаемых генитивной конструкцией и способы поверхностного выражения этих типов. Вторая часть статьи содержит комментарий к первой её части, написанный другим автором. Цель комментария – сопоставить роль типов в естественных и формальных языках. Генитивная конструкция выбрана не случайно, поскольку в её интерпретации участвуют разнообразные отношения. Не менее разнообразны и составляющие компоненты – ср. строительство дороги, учитель музыки, вес тела, собака дочери, стакан молока, вирус гриппа. Предикат (отношение, связывающее затрагиваемые реалии) выявляется главным образом через имя, стоящее в опорной позиции. Исключение представляют конструкции с обязательным третьим членом, где явно указанный предикат занимает зависимую позицию (ковер ручной работы). В обычных конструкциях роль зависимого состоит в доопределении выявленного предиката и варьируется в соответствии с этим предикатом (в представление о котором входит задаваемая им роль члена отношения). Изменение смысла (роли) определения в тех случаях, когда в определяемом вычленяется предикат, характерно не только для генитивных конструкций. Например, определение в конструкции старый курильщик (в отличие от конструкции старый человек) относится к стажу курения (об определениях к так называемым предикатным именам см. (Арутюнова 1976, Шатуновский 1983). Эта особенность – указание определяемым роли определения – представляется более существенной для сочетаемости, чем взаимное влияние слов друг на друга, известная повторяемость значений (о повторяемости «семантических элементов» в контексте см., например, (Апресян 1974)). Возможно, именно предопределение того, что должно быть определено (а не повторение смыслов) имел в виду и Боэций, формулируя утверждение, вынесенное в эпиграф. 1. Явные предикаты Наиболее прозрачное отражение предиката – его явное обозначение: строительство, равенство, цвет. Обозначения действий доопределяются актантом (имеют валентность на актант), роль которого и исполняется зависимым: строительство дороги. Обычно это роль наиболее затрагиваемого актанта – фактитива (см Кибрик 1980). При перемещении, возникновении, уничтожении, любом активном воздействии – это актант, подвергаемый воздействию (независимо от того, является он субъектом или объектом глагола): возвращение отца, возвращение книги (в роли фактитива выступает и притяжательное местоимение, обозначающее одушевлённый объект: его увольнение – см. Падучева 1984). Валентность на субъект при наличии более затрагиваемого актанта характерна для номинаций, соотносимых с членом производного отношения «результат – производитель» (часто совпадающих с номинацией действия). Эффект соотнесения номинации с членом отношения особенно заметен при вещественном результате, напоминающем также объект принадлежности: ср. добыча угля и добыча охотника (см. п.2). Идёт ли речь об интерпретации роли или о представлении предиката, существенным оказывается и восприятие зависимого, возможность вхождения реалии в область определения той или иной роли. Например, в отличие от сочетания посещение школы сочетание посещение сына является двусмысленным, поскольку сын входит в область определения как производителя действия, так и посещаемого объекта (и обе роли допустимы). Уготованную роль могут играть разные реалии. Например, в сочетании посещение математики посещаемым объектом является урок (лекция, занятие), связанный в свою очередь с предикатом, имеющим валентность на содержание (ср. изучение математики). При метафоризации реалию можно временно наделить свойством, необходимым для исполнения роли (уподобить, например, математику музе, способной посещать и быть посещаемой). Но ни одна реалия не сможет сыграть роль, не предусмотренную предикатом. Объединение задаваемых ролей на некотором обобщённом уровне выделяет подтипы предикатов, задающие, например, перемещаемый (вручение ордена), изменяемый (окисление металла), производимый (строительство дороги), наблюдаемый (изучение местности), достигаемый (посещение школы), наделяемый (награждение солдата) объекты. Разные роли объекта часто отражают различия ситуаций. Тогда обозначение действия, доопределяемое разными объектами, соотносится с разными ситуациями: ср. получение денег (достигаемый объект в ситуации передачи) и получение серы (производимый объект в ситуации производства). С другой стороны, одна и та же ситуация может быть связана с «разноролевыми» объектами. Тогда разные объекты отражают выбор точки зрения на ситуацию. При выбранной точке зрения выделяется фактитив и иногда допускается выражение «менее затрагиваемой роли» другим способом: ср. в ситуации передачи вручение ордена солдату и награждение солдата орденом (о сосуществовании разных объектов см. Филлмор 1981). Ситуация может быть «расщеплена» таким образом, что обозначения действий предусматривают лишь одну из ролей. Например, в ситуации отражения имеются наблюдаемый (прообраз) и производимый (образ) объекты, а обозначения, связанные с этой ситуацией, выделяют либо наблюдение (описание местности), либо «производство» или создание (написание отчёта). Отдельные обозначения относят разные объекты одной ситуации к «наиболее затрагиваемым»: ср. варка овощей и варка супа (исходный материал и производимый объект в ситуации трансформации). Различия предикатов могут также проявляться в степени их доопределения. Так, некоторые обозначения могут быть индивидуализированы, т.е. доопределены на индивидуальном исполнителе роли: посещение Пети, посещение школы (конкретно-референтное употребление зависимого – см. Падучева 1985). Многие обозначения действий практически не допускают индивидуализации (исполнители ролей объектов выделяют разновидности предиката: ср. вождение самолета, автомобиля, трактора). Обозначения, включающие как представление о действии, так и о главном участнике, актантом не доопределяются: ветер. Непосредственное обозначение невозможно для несимметричных отношений (они не имеют собственных номинаций). Такие отношения отражаются в типовых обозначениях своих членов (реляционных именах типа брат). О членстве в отношении, в том числе отношении, производном от действия (т.е. складывающемся между участниками действия) см. п.2. В восприятие признака (вес, цвет) входит представление о шкале его значений. Определяясь на носителе признака, признак задаёт некоторое значение своей шкалы, т.е. свойство. Обозначения свойств связаны как с дискретными значениями, так и с разными участками шкалы, степенями выраженности признака (о степени выраженности см. Ньютон 1986): 5 кг, тяжёлый, тяжесть, красный, краснота, бледный. Различия между признаками и свойствами размыты, поскольку и свойство может быть градуировано по степени выраженности (очень тяжёлый, ярко-красный). И имена признаков, и имена свойств (значений признаков, слившихся с представлением о своей шкале) сочетаются с обозначениями носителей (признака или свойства): вес тела, тяжесть тела, цвет щёк, краснота щёк. Не все признаки имеют собственную шкалу типа шкалы цвета. Многие признаки (даже имеющие собственную шкалу) проецируются на прототипическую шкалу высоты. Степень выраженности признака в таком случае определяется уровнем прототипической шкалы (см. Lacoff 1980): высокий (низкий) рост, высокая (низкая) температура, концентрация, авторитет. Имена таких признаков часто отражают свойства, связанные с одним (обычно, верхним) участком шкалы (ср. у него температура, потерять вес, авторитет – см. Янко-Триницкая 1960). Поскольку, определяясь на носителе, признак задаёт некоторое значение, сочетание признака с известным носителем маркированного значения может использоваться для задания этого значения (свойства): цвет молока. Таким свойством наделяется реалия, как-то обозначенная вне пределов генитивной конструкции (контекст должен исключить понимание зависимого как обычного носителя признака): у него характер борца, мы находимся на высоте Монблана – см. (Апресян 1981). В аналогичных контекстах с носителем маркированного свойства сочетаются названия частей тела: у него глаза отца, руки музыканта. Тем самым неотторжимые принадлежности воспринимаются как признаки. Буквальное осмысление зависимого как значения признака реализуется в генитиве, если это значение задаёт достаточно полное представление о носителе: чин майора. Такие значения свойственны признакам обобщённого уровня (метауровня), рассматриваемым в п.3. Вне генитива свойство может быть задано явным сочетанием обозначения признака с прилагательным, так или иначе указывающим на значение признака: красный цвет, высокий рост. Такая же конструкция используется для наделения реалии свойством, если предполагается возможность отнесения свойства к нужной шкале: красный галстук, высокий мальчик (в таких конструкциях стираются различия между признаками и реалиями, характеризуемыми по этим признакам – см. Успенский 1979). В противном случае для наделения реалии свойством необходимо явное указание признака – ср. высокий мальчик и мальчик с высокой температурой. Уникальная генитивная конструкция с обязательным третьим членом оказывается удобной для характеристики реалий по признакам, не имеющим собственной шкалы, в частности по градуированным свойствам, способу приготовления, материалу. Признак явно обозначен в зависимой позиции. Третий член конструкции (относящийся к зависимому) – значение признака – может быть задан и через известного носителя: галстук красного цвета, галстук цвета крови, человек большого ума, ковёр ручной работы, стол красного дерева, стол карельской березы, поезд дальнего следования, картина семнадцатого века, кобыла Терского завода. Возможность характеристики реалии по тому или иному признаку не имеет специальных обозначений, т.е. номинаций реалии «по признаку» (скажем, весу или цвету) не существует. Номинация возникает при «добавлении» значения (или при выделении определённого участка шкалы), и это уже номинация носителя свойства: тяжеловес, тяжесть, толстяк, брюнет. Обозначение «по свойству» может доопределяться степенью выраженности (эта признаковая валентность заполняется вне генитива: жгучий брюнет). Представление о единственном актанте свойства (носителе свойства) уже заложено в обозначении (ср. брюнет и черноволосый мужчина). Исключение представляют номинации «по форме» и «по количеству», об особенностях которых см. п.2 (оформители и совокупности). 2. Реалия – член отношения Генитивные конструкции, не содержащие «явных предикатов» построены следующим образом: опорное слово указывает на роль (членство) в отношении или действии, а зависимым обозначен исполнитель другой роли (коррелят), в частности член производного от действия отношения (актант исходного действия): брат Алёши, учитель Алёши, учитель математики, ученик Петрова, ноша Алёши и т.д. Подобные конструкции позволяют выделять отношения, действия, реалии, воспринимающиеся через роли в соответствующих отношениях. Особенно многочисленны типовые обозначения лиц по роли в социальных отношениях (в том числе субъекта и объекта действия). Среди других обозначений выделяется роль производителя действия, с валентностью на объект (не индивидуализирующий, но выделяющий разновидность действия): регулятор громкости, трансформатор тока, отражатель света, увлажнитель воздуха. Аналогичные обозначения объекта входят и в состав сложных слов, смысл которых сходен со смыслом вышеприведенных словосочетаний: мясорубка, кофемолка, воздухоочиститель. Выделяется также роль места действия с валентностью на различных участников действия: училище (школа, академия) живописи, школа поваров, мастерская художника, мастерская (ателье) обуви, магазин одежды. Представление об объекте может входить и в семантическую структуру однословного обозначения места действия: аптека (место продажи лекарств). Роль производимого объекта свойственна, вообще говоря, всем артефактам. Однако как член производного отношения «продукт – изготовитель» функционируют лишь отдельные из номинаций, совпадающих с номинацией исходного действия: ср. изделие Петрова и сооружение, постройка, печенье. На этом фоне выделяется несколько отношений, на членство в которых указывает множество обозначений (лишь изредка образованных от имени действия). Это отношение «творческое произведение – автор» (подтип отношения «продукт – изготовитель»), разновидности отношений, связанных с трансформацией и отражением, отношение принадлежности. 2.1. Произведения Как члены отношения «произведение – автор» воспринимаются не только типовые обозначения (произведение, сочинение), но и обозначения разновидностей продуктов творческой деятельности: ср. произведение, письмо и роман, сказка, басня, балет, книга, трактат, теория, закон Петрова. Аналогичным образом осмысляются обозначения, например, математических понятий: ряд Тейлора, цепи Маркова. Название артефакта проявляет валентность на автора, если артефакт воспринимается как результат изобретения: пистолет Макарова. 2.2. Образы и подобия Подобие – симметричное отношение, на членство в котором указывают собственно реляционные имена: подобие улыбки, род недуга, разновидность задачи, вариант ответа. Аналогичным образом в некоторых контекстах осмысляются обозначения комплексных признаков (об особенностях комплексных признаков см. п.3): на нём было что-то типа тапочек, дипломат – это вид портфеля. При видоизменении, трансформации и отражении производное отношение складывается между исходным материалом (источником) и производимым объектом, между прообразом и образом. Производимый объект (образ) доопределяется исходным материалом (прообразом): остаток денег, прах поэта, зола костра, накипь меди, окись азота, тень ученого, след тигра, знак тревоги, символ власти, изображение животного, схема прибора, карта Европы, бюст Пушкина, картина мира, слёзы радости, образец минерала, пример мужества, теория поля, закон бутерброда (возможность функционирования слова как по модели «произведение – автор», так и по модели «образ – прообраз» связана со спецификой творческой деятельности, часто направленной на отражение действительности). Обратное отношение представлено, например, следующими сочетаниями: источник беспокойства, зародыш растения, вирус гриппа, набросок статьи, выкройка воротника. Любопытно, что некоторые обозначения можно осмыслить и как образы, и как прообразы: ср. план завода и план поездки, макет корабля и макет книги, модель самолёта и модель художника (в последнем примере модель (прообраз) является членом отношения «прообраз – автор»). 2.3. Квантование Квантование – конструктивное действие, формирующее новые реалии (кванты), можно считать разновидностью трансформаций. При квантовании производимый объект (квант) обозначен конструкцией в целом: кусок сахара. Опорные слова в таких конструкциях можно назвать квантователями. Квантователи обозначают скорее способ формирования кванта (чем конечный продукт) и доопределяются исходным материалом (содержимым, функцией). Типовыми квантователями являются слова часть (то, что выделяет из) и совокупность (то, что составляет из). Однако количество слов, так или иначе задающих оболочку кванта и указывающих тем самым на способ его формирования, очень велико. Функция квантователей чрезвычайно существенна: они позволяют вычленять дискретные объекты из в общем случае недискретной массы. Часть квантователей носит чисто вспомогательный характер и не может употребляться без доопределения субстанцией, из которой формируется квант. Необходимость раскрытия содержания приближает такие квантователи к категориальным признакам (см. п.3). Другие квантователи содержат дополнительные представления о субстанции (или её свойствах) и иногда «достаточны» для обозначения кванта в целом. Выделяется несколько разновидностей квантователей, хотя различия между ролями зависимых формулируются с трудом. В общем случае зависимое исполняет роль субстанции, из которой выделяется квант. Части подразумевают ограниченность исходной субстанции. При этом обозначенная субстанция не воспринимается как заполняющая квант. Другие квантователи подразумевают неограниченность исходной субстанции. При этом зависимое осмысляется и как исходная субстанция и как субстанция, заполняющая квант. Эти роли обычно сливаются (эти субстанции не противопоставляются). Например, мясо, заполняющее кусок мяса как бы ничем не отличается от «мирового мяса». Зависимое в этом сочетании с равным успехом можно считать обозначением как исходной, так и заполняющей субстанции. Одно и то же обозначение может соотноситься с разными подтипами квантователей. Даже слово часть соотносимо не только с частями (не обязательно подразумевает ограниченность исходной субстанции): ср. он вылил часть воды и возьмите 2 части воды (из текста рецепта). Части. Сочетаемость с обозначением целого свойственна различным обозначениям, содержащим представления о позиции части, её размерах, свойствах исходной субстанции: половина пирога, кусок пирога, верх платья, большинство случаев, начало статьи, конец похода. С понятием части связаны обозначения вполне предметных, но неавтономных реалий, т.е. реалий, входящих в состав других реалий: рукав платья, вагон поезда, глаза Петрова. Как правило, неавтономная реалия осмысливается как функциональный орган, область действия которого ограничена обозначением целого. Для выделения одного из однородных органов целого (или некоторой ограниченной области локализации) используются дополнительные средства: последний вагон поезда, лучшая больница города. Однако существуют и однословные обозначения, содержащие представление о выделенном членстве: столица страны. Оформители задают некоторое представление об облике кванта и обычно сочетаются с обозначением неоформленной массы, выделенная часть которой заполняет квант. Оформители часто указывают на конкретную форму («суть бытия каждой вещи и её первую сущность» Аристотель 1975) или содержат представления об исходной субстанции: круг сыра, полоса заката, полоса деревьев, ком грязи, кусок мяса, слой глины, плитка шоколада, стог сена. Полное представление о конкретной субстанции, заполняющей квант, может входить и в однословную номинацию кванта: горошина, льдинка. Оформители используются также для подчёркивания, уточнения формы дискретной реалии: полоса дороги, полоска галстука. Существуют специфические оформители некоторых реалий «неопределённой» формы: здание театра, экземпляр журнала. Меры формируют квант, указывая на вес, объём и тому подобные количественные характеристики ограниченной им субстанции: килограмм сыра, литр молока. Как меры используются обозначения вместилищ маркированного объёма: стакан молока, машина дров, ящик огурцов. Совокупности часто содержат дополнительные представления о свойствах (количестве мер) составных элементов или особенностях кванта в целом: группа детей, пять яблок, пять литров молока, партия товаров, набор цифр, команда спортсменов, стадо коров. Валентность на исходные составные элементы имеют обозначения производимых объектов при объединении: связка, перечень книг. Относительно полное представление о составных элементах может входить и в однословное обозначение кванта: лес, семья, оркестр. Характерно, что подобные обозначения иногда всё же сохраняют способность сочетаться с обозначением компонентов: букет цветов. Локализаторы задают границы пространства или времени. Они могут сочетаться с обозначением функции, характеризующей выделяемый квант: область поиска, зона радиации, точка пересечения, вечер отдыха. При таком употреблении локализаторы напоминают метапризнак места (времени) действия (см. п.3). Аналогичную сочетаемость имеют обозначения реалий, в представление о которых входит их позиция (локализация): дом отдыха, коробка передач. Отдельные локализаторы доопределяются обозначением «точки», в таком случае квант заполняется «пространством» вокруг этой точки: окрестности Москвы, в области сердца. В сочетаниях с обозначением субстанции локализаторы формируют кванты, заполненные этой субстанцией: зона лесов. При этом субстанция, входящая в состав кванта, может обладать дополнительными (по сравнению с обозначенной субстанцией) свойствами: ср. тропическая зона лесов и зона тропических лесов. Это отражает особую близость локализаторов к комплексным признакам, поскольку противопоставление исходной и заполняющей субстанции восходит к валентностям на носителя признака и его значение (см. п.3). Разновидностями квантуемой субстанции могут быть науки и другие сферы деятельности (которые и обозначить-то невозможно без локализаторов типа сфера): область физики, искусства. Субстанция, входящая в состав кванта, в этих случаях также может обладать дополнительными свойствами: ср. одна из областей физики и он работает в области физики. 2.4. Принадлежности Большинство имён, в восприятии которых никакие предикатные связи не выделяются (типично идентифицирующие имена, связанные с нерасчленённым комплексом свойств), может указывать на членство (в качестве объекта) в отношении принадлежности и доопределяться именами владельцев (обычно лиц): стол, ложка, собака Петрова (ср. собственность, имение, владение Петрова). Это наиболее неспецифическая связь с предикатом, вводимая, так сказать, по умолчанию. Состояния, свойства и признаки в общем напоминают объекты принадлежности (ср. характер Петрова и стол Петрова). Сходство интерпретаций этих конструкций, по-видимому, связано с глубинной метафорой, проявляющейся также в выражениях типа наличие воли, иметь совесть. Представления о неоформленной массе связаны скорее с пространственной локализацией. Обозначения масс (в том числе множеств дискретных реалий) доопределяются областью принадлежности, ограничивающей массу: золото Сибири, больницы города. 3. Металексика Металексика – это вспомогательная лексика, задающая максимально обобщённые представления о типах реалий: предмет, процесс, вещество, ситуация, отношение. Специфика этих слов проявляется, в частности, и в генитивной конструкции. Метапредикаты причисляют зависимое к соответствующей категории: признак сходимости, свойство хрупкости, процесс перестройки, состояние покоя, ситуация двуязычия, факт отказа, случай нападения, акт творчества, условия конфронтации, статус независимости, явление эвтрофикации. Метапредикаты можно считать категориальными признаками. Они формируют кванты из «обычных» предикатов, раскрывающих их содержание (и являющихся их значениями). Сходно с категориальными признаками функционируют специфические признаки статуса лица и формы предмета. Соответствующие обозначения сочетаются со значениями своих шкал (обозначениями конкретного статуса или формы), задающими достаточно полные представления о носителях этих свойств: чин майора, статус министра, форма шара. Обозначения типа сорт можно соотнести с целым комплексом обычных признаков или комплексным признаком. Как и обычный признак, комплексный признак имеет валентность на носителя. При этом носитель осмысляется и как исходная категория однородных реалий, а вся конструкция – как выделенная из неё подкатегория, наделённая соответствующим комплексным (категориальным) свойством: сорт картофеля, разряд местоимений, вид спорта, метод лечения. Значение комплексного признака становится обозначением выделенной подкатегории. Поскольку признак имеет валентность и на значение, зависимое может быть осмыслено как значение (выделенная подкатегория), т.е. комплексный признак, как любой категориальный признак, причисляет зависимое к некоторой категории: порода болонок, категория предлога, разряд личных местоимений, метод проб и ошибок. Так комплексные признаки становятся специфическими квантователями, различающими роль исходной (носитель признака) и заполняющей (значение признака) субстанции. Метапризнаки (метароли) действий сочетаются с обозначениями действий, задавая представление о типовом участнике действия: объект обучения (ср. ученик), средство транспорта, инструмент анализа, результат творчества, место встречи, время отправления. В шкале временной протяжённости процесса могут выделяться участки, использующиеся для квантования. Процесс в границах кванта также может быть наделён дополнительными свойствами: ср. одна из стадий развития и он находится в стадии развития. Слово предмет выделяет кванты, наделённые определённой функцией: предмет роскоши, предмет обстановки. 4. Метафоризация При метафорическом употреблении усиливается предикатность, т.е. расширяется область определения метафоризующего предиката. При этом некоторым свойством (в том числе свойством участвовать в действии) наделяются реалии, не входящие в область определения предиката: зоркость чердаков, шёпот берёз. Тем самым метафора «вводит» сходство реалии с реалиями, входящими в область определения свойства. Предикат метафоры может быть задан неявно, через членство в отношении. При этом область определения предиката опять-таки расширяется: сказки леса, генератор идей. Названия материалов, осмысляемые как свойства реалий, изготовленных из этого материала, наделяют этим свойством другие реалии: серебро волос, бархат кожи (обычно выделяется цвет или консистенция материала). Характерно метафорическое употребление квантователей и продуктов трансформации, формирующих кванты из субстанции, представление о которой не соответствует предметному представлению о квантователе: ком обиды, букет болезней, налёт уныния. Реализуется способность к формированию кванта у обозначений, содержащих относительно полные представления о содержимом: горошины слёз, лес рук, ржавчина презренья. Наделение нестандартного зависимого свойствами стандартного содержимого означает и уподобление зависимого квантователю, поскольку сам квантователь содержит представление о заполняющей субстанции. Обозначения неавтономных реалий выделяют кванты из тех реалий, в состав которых они не входят. Выделяемый квант наделяется формой и/или функцией квантователя: оборки настурций, душа общества. Предметные имена, в которых при обычном функционировании не выделяются связи с предикатами, чаще всего употребляются как квантователи. Если предмет имеет маркированную форму, его обозначение может использоваться как оформитель уже оформленной реалии. Зависимое принимает соответствующую форму: иглы ресниц. Так создаётся чисто предметное сравнение облика реалий. Оформителями часто бывают неавтономные реалии, восприятие неавтономности которых подавляется: глаза озёр (глазам уподобляются озёра, а не выделенные из них кванты). Характерно совмещение формирования кванта с выделением функции опорного. Тогда зависимое (как субстанция, из которой состоит квант) наделяется той же функцией: тиски нужды (в тисках выделяется роль инструмента зажимания, а субстанцией, выполняющей эту роль, является нужда). Одновременное выделение формы и функции опорного приводит к комплексному сравнению реалий: тиски гор. 5. Типы в зеркале генитива Классификация «в зеркале генитива» своей разнородностью не отличается от любой языковой классификации (см. Лакофф 1988). Но, как в любой другой классификации, в ней можно обнаружить некоторые закономерности. Главной закономерностью представляется выделение самих классификационных средств – металексики, не подпадающей под те законы, которым подчиняются представители выделяемых ею типов. Характерны выделившиеся типы «предметной» предикатности (при каждом типе в скобках указано «то, чего он домогается»): произведение (автор), образ (прообраз), прообраз (образ), часть (целое), совокупность (элементы), форма(содержимое),позиция (функция), принадлежность (обладатель). С каждым из этих типов соотносятся не только единичные специальные обозначения членства в соответствующих отношениях. Очевидно, что реалии, соотносимые с этими типами, могут участвовать и в других отношениях и действиях, иметь различные свойства. Однако перечисленные типы явно не случайно выделились из множества типов, к которым можно отнести реалию. Отнесение к выделенным типам (кроме объектов принадлежности) почти последовательно отражается в главном, опорном слове словарных дефиниций: поэма – повествовательное произведение в стихах, бюст – скульптурное изображение головы и верхней части тела человека, крыша – верхняя часть строения, лес – множество деревьев, растущих на большом пространстве (см. Кнорина 1988). В метафорических генитивных конструкциях выделяются функциональное назначение и форма предметов, берущиеся за основу дефиниций соответствующих предметных имён. Предикатность имени, выделение доминирующего отношения обнаруживается при интерпретации роли зависимого. Интерпретация отражает и возможное участие реалии в более, чем одном отношении (ср. книга Толстого, книга стихов, первая книга романа, книга Пети, книга жизни). Недостаточность чисто поверхностной фиксации сочетаемости для выявления типов имён (вернее, типов их обобщённых значений) подтверждает «реальность» глубинного уровня. «Живое слово не обозначает предмета, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи слово блуждает свободно, как душа вокруг брошенного, но незабытого тела» (Мандельштам 1987). Комментарий (типы в формальных и естественных языках) Формальные языки. В математике, прежде всего в логике и метаматематике, а также в computer science (в языках программирования, базах данных и т.д.) очень важную роль играет понятие типа. Прежде всего, это синтаксические типы – константы и переменные, символы отношений, функций и функционалов и т.д. Типы используются при определении формул – правильно построенных выражений. Так, 5+x, Sin'(x) и 5<2 – правильно построенные выражения, а 2(+ и )>' – неправильные. Правила построения выражений определяют и типы самих выражений. Мир, который описывают формальные языки, устроен сравнительно просто. Типы символов и выражений соответствуют типам реалий этого мира – его элементарным объектам (например, числам), отношениям, функциям и функционалам на этих объектах. Это соответствие типов символов и реалий фиксирует рамки, в которых определяется семантика языка – правила интерпретации выражений, т.е. правила, по которым устанавливаются значения выражений. Правила эти устанавливают значения символов и, по индукции, приписывают значения сложным выражениям по значениям их составляющих. Структуры, на которых интерпретируются выражения формальных языков (мир, который описывается этими языками), называются их моделями. При описании конкретных «миров» – например мира чисел с их операциями (или мира конкретных алгебраических структур – полугрупп, групп, полей и т.п.) фиксируются аксиомы – законы, которые действуют в этих мирах. Так, соответствующие аксиомы утверждают, что отношение «=» рефлексивно, симметрично и транзитивно, а отношение «>» антисимметрично и транзитивно. Таким образом, типы и аксиомы определяют смысл выражений формального языка, т.е. какого рода объекты, функции и отношения эти выражения задают. Причём типы фиксируют, так сказать, грубые различия между символами (выражениями), а аксиомы говорят о различиях «второго порядка» между однотипными выражениями. Так x = y и x > y – формулы одного и того же типа, но их различает различная аксиоматика отношений равенства и порядка. Естественный язык. Конструкции формальных языков, способы задания их семантики широко используются в логическом подходе к описанию естественного языка, иногда в качестве инструментов, а иногда в качестве метафор. При этом давно обсуждается понятие типа, по крайней мере со времён Аристотеля. Очень интересна в этом отношении работа Ньютона «Об универсальном языке» (Ньютон 1986). Понятие типа играет центральную роль и в одной из недавних «всеобщих» лингвистических теорий – грамматиках Монтегю (Монтегю 1985, Парти 1983). Основной тезис Монтегю ярко выражен в названии одной из его работ – «English as a formal language». Текст, точнее его глубинная структура, рассматривается как формула, интерпретируемая на модели действительности, т.е. модели мира, расчленяемого нашим языковым сознанием. Схема Монтегю выглядит очень заманчиво, сложности возникают при её реализации, попытках построить конструкции, адекватно описывающие грамматику и семантику естественного языка. Мир, воспринимаемый нашим языковым сознанием, устроен значительно сложнее, чем, скажем, мир чисел. Мы расчленяем его на ситуации, выделяем в нём предметы, вещества, действия, структурируем этот мир, фиксируя отношения, рассматривая свойства, признаки и их значения. Со значительной частью этих сущностей у нас прежде всего связаны их чувственные образы. Мы мало знаем о том, как «устроены» эти образы. Широко известна, пожалуй, только одна работа, связывающая предполагаемую структуру таких образов со структурами языка – это работа Р.Тома, создателя теории катастроф (Том 1975). Том связывает с каждым действием топологические характеристики его «участников» и классифицирует действия (и соответствующие глаголы) по тем топологическим катастрофам, которые происходят в процессе их совершения. Ещё сложнее чувственные образы предметов. Можно, видимо, считать, что в каждой такой сущности выделяется некоторый инвариант, соответствующий всему многообразию её конкретных проявлений, и каждый раз, когда мы встречаем, скажем, стол, или что-то на него похожее, мы решаем, соответствует ли этот предмет сформированному нашим сознанием инварианту стола, или нет, т.е. можно ли этот предмет назвать столом. Каждое такое решение об идентификации по сути дела, всегда творческое, хотя обычно оно очевидно. Но языковое членение мира не ограничивается выделением этих конкретных сущностей. Они помещаются в некоторую систему классов или систему координат, образуемых типами. Это уже упоминавшиеся предметы, вещества, действия, отношения, свойства, признаки, их значения, типы, связанные с пространством и временем. Кроме этих «крупных» типов, видимо, объективно существуют (в нашем языковом сознании) более «мелкие» типы. Так, скажем, словари употребляют в толкованиях самые разные подклассы предметов: лица, животные, растения, артефакты (изделия, постройки и т.д.), разделяют вещи по назначению – посуда, одежда, мебель и т.п. По-видимому, в языке грань между типами и конкретными сущностями размыта, как и всякая другая грань. Конкретные реалии воспринимаются нами вместе с наложенной на них сеткой типов. Так со словом стол у нас, видимо, прежде всего связан его чувственный образ, но мы знаем, что это предмет, причём артефакт, а не природный объект, это предмет мебели, у него есть поверхность (на стол можно что-то поставить, положить), он изготовлен из какого-то материала, имеет определённую форму, у него есть части, как специфические – ножки, столешница, ящики, так и «универсальные» – верх, низ, правая и левая части, он обладает пространственными характеристиками – высотой, длиной, шириной, у него есть функциональное назначение – за ним сидят, обедают, работают и т.д. Таким образом, смысл слова стол складывается из его чувственного образа, «погружённого» в систему координат, задаваемых типами, и законов-аксиом, связывающих свойства этой реалии с другими реалиями и типами. Заметим, что число типов, связанных с каждой конкретной реалией, так же как и число аксиом, описывающих её свойства, вообще говоря, неограниченно. Выделение типов – естественная задача конкретных лингвистических исследований. К таким исследованиям и относится работа, описанная в первой части статьи. Генитив. Изучается генитивная конструкция русского языка. В основе её глубинной структуры (формулы) лежит предикат – действие, отношение или признак. Конструкции классифицируются в работе в зависимости от их интерпретации. В результате выясняются типы предикатов, используемые в этих конструкциях, и то, как эти типы «вычленяются» из конструкции. Прокомментируем кратко некоторые из выделенных классов, не претендуя ни на полноту анализа, ни, тем более, на формализацию. В самых простых случаях конструкция содержит имя действия. С каждым таким именем связаны те или иные роли участников этих действий, а для каждой роли характерна область её определения – класс сущностей, которые могут выступать исполнителями этой роли. Так, конструкции строительство дороги, посещение больницы связывают имена действий с исполнителями ролей – объектов этих действий. Действие в этих конструкциях «опредмечено» и сама конструкция может быть участником (термом) других конструкций. По действию может быть построено производное свойство (унарное отношение) – быть участником действия в соответствующей роли. Так, ноша, багаж Пети – это то, что несёт (везёт) Петя, учитель Пети – тот, кто учит Петю. Зависимое слово здесь – исполнитель другой роли действия. Конечно, слова ноша, учитель – уже не чисто ролевые. Роли в чистом виде – это выражения «то, что несут», «тот, кто учит», а, скажем, со словом учитель в нашем сознании связаны те или иные свойства учителя. Для слова ноша набор этих свойств, видимо меньше, т.е. оно гораздо более ролевое. Однако в генитиве используется только ролевая сущность этих слов. Аналогичным образом интерпретируются и конструкции брат, начальник Пети, в которых используются роли отношений. Заметим, что роли, о которых речь шла выше, могут «исполняться» самыми разными объектами из соответствующей области определения. Учителем может быть Иванов, Сидоров или даже обучающая компьютерная система. Носить и возить можно самые разные вещи, т.е. указанные конструкции могут использоваться для номинации реалий, имеющих собственные идентифицирующие имена. Но существуют реалии, которые именуются только самим фактом участия в том или ином действии или отношении, т.е. именем соответствующей роли. Один из типов таких реалий – произведения. Произведение Пушкина – это то, что создано (написано) Пушкиным. Произведения находятся в отношении создания (творения) со своими авторами, что и выражается приведенной выше конструкцией. Существуют подвиды произведений – басни, романы, письма, картины и т.д. Каждое имя такой реалии восходит к родовому имени – произведению (басня Крылова, картина Репина). Чуть сложнее устроены конструкции закон Ньютона, цепи Маркова, пистолет Макарова. Пистолет – это техническое устройство, цепи – понятие. Технические устройства, понятия, законы, так же, как и произведения, могут иметь авторов (изобретателей, открывателей). Аналогичным образом интерпретируются конструкции с изображениями (образами) – портрет Шаляпина, фотография Луны, план города. Отношение «образ – прообраз», точнее, роль образа в этом отношении вычленяется из таких слов, как портрет, фотография и т.д. (например, из свойства «быть портретом или фотографией» следует свойство «быть образом»). Подробно рассматривается другой большой класс конструкций, построенных по той же модели, но использующих другие отношения – квантователи (оформители, локализаторы и др.). Так, отношение «часть-целое» и его роли используются для построения таких конструкций, как часть слушателей, половина пирога, карман пальто (как и выше, из свойства «быть половиной» или «быть карманом», следует свойство «быть частью»). Аналогичным образом отношение «совокупность-элементы» используется в таких конструкциях, как стадо овец, группа студентов, букет цветов и т.п. Интересны квантователи, являющиеся обозначениями меры: килограмм сыра, стакан молока, ящик огурцов. Тут из свойства «быть стаканом, ящиком» следует свойство «быть вместилищем известного объёма», а из последнего – свойство «быть мерой». Сформулируем чуть точнее структуру построения конструкции, примеры которой приводились выше. Опорное обозначает некоторый предмет или сущность (фотография, половина, букет, стакан) и из свойства «быть этим предметом или сущностью» следует свойство «выполнять данную роль в некотором отношении» (образ, часть, совокупность, мера). Эта импликация – аксиома, связывающая указанные свойства. Зависимое же обозначает сущность, исполняющую другую роль отношения. Заметим, что в таких конструкциях могут использоваться только избранные, видимо, психологически важные для нас отношения – «образ-прообраз», «часть-целое», «совокупность – элемент», или признаки – «позиция», «форма». С помощью этой же модели можно толковать и конструкции с принадлежностью – почти каждый предмет может быть собственностью. В метафорах для построения генитивных конструкций по этой модели из предмета могут вычленяться и другие его свойства. В заключение сделаем два замечания. Типы и номинация. Выявление типов позволяет ещё раз обсудить давно изучавшуюся шкалу номинации объектов «идентифицирующие – предикатные имена» (см., например, Арутюнова 1976, Шатуновский 1983). Для номинации, если не считать собственных имён, используются свойства объектов. Свойства эти могут быть разными. На одном полюсе – имена естественных классов (золото, лисица и т.п.). Их можно толковать как тавтологические свойства «быть золотом, лисицей». Смысл этих имён определяется в первую очередь чувственными образами соответствующих реалий. Это самые яркие представители идентифицирующих имён. На другом полюсе помещают слова и выражения предикатного типа, прежде всего ролевые имена. Предметные имена – стол, нож и т.д. – находятся где-то на «левом» конце шкалы, примыкая к именам естественных классов. То, что эти предметы выполняют обычно те или иные функции, несколько «сдвигает» их в сторону предикатных (ролевых) имён. «Нарушают порядок» на шкале такие рассматривавшиеся выше имена, как стакан (молока), пистолет (Макарова) фотография (Луны) и т.д. Это и предметные имена, и, в то же время, в них вычленяются ролевые типы – меры, авторского произведения, образа и т.д. Заметим, что такое вычленение возможно и для естественных классов (лошадь Пржевальского). Ролевые имена делятся грубо на два класса – на те, у которых есть «исполнители» соответствующих ролей – учитель, ноша и т.п., и на те, которые непосредственно обозначают реалии (произведение, слой). Первые, по-видимому, «более предикатные», если тут можно говорить о порядке. Однако, как уже говорилось, и такие имена дают не только ролевое представление о соответствующих реалиях, но задают и другие их свойства, и, тем самым, несколько «сдвигаются» в сторону идентифицирующих имён. В ролевых именах, непосредственно обозначающих реалии, чётко выделяются оформители, локализаторы и т.п. Заметим, что значительная часть (может быть, большинство) имён артефактов входит в язык, как имена ролей. Мыло – это то, чем моют, кровля, крыша – то, что укрывает, свеча – то, что светит. Когда соответствующая реалия начинает осознаваться, как предмет (а не как средство, место и т.д.), то соответствующие слова как бы сдвигаются «влево» по шкале «идентифицирующее-предикатное» (сохраняя, конечно, свою предикатность). Так как при этом в языке сохраняется потребность в чисто ролевом значении, возникают новые ролевые слова и выражения, типа светильник, моющее средство. Если светильник тоже начинает опредмечиваться, то появляется осветительный прибор. Ролевыми являются многие родовые понятия – пища, одежда, головные уборы, мебель, жилище и т.п. Казалось бы, «самыми предикатными» должны были бы быть имена действий. Однако, скажем, слово вопль аналогично именам естественных классов, чувственный образ этой реалии идентифицирует её не менее ярко. Типы, семы и толкования. Понятие типа в каком-то смысле противоположно понятию семантического множителя, атомарного значения, семы. Гипотеза об атомах смысла существует, по крайней мере, со времён Лейбница. Грубо говоря, она сводится к тому, что значение любого слова может быть построено из конечного числа элементарных значений с помощью ограниченного набора правил. Поэтому идеальный толковый словарь должен основываться на этих атомарных значениях и не содержать порочных кругов – каждое толкуемое значение в нём должно сводиться к более простым, «необходимым и достаточным для определяемого значения» (Апресян 1974). Т.е. за идеал толкования принимаются математические определения, в которых определяемый термин является лишь сокращением для определяющей конструкции. По-видимому никто не понимает «атомарную гипотезу» столь прямолинейно. Смысл каждого слова неограничен, потенциально бесконечен. Это очевидно для слов, смысл которых в первую очередь связан с их чувственными образами, например, зрительными, для пояснения которых в словарях рисуют картинки (картинка, конечно, тоже не исчерпывает смысл слова, она помогает идентифицировать знакомую нам реалию, картинка незнакомой нам реалии сообщает нам о слове далеко не всё). Иллюзия полноты толкования возникает иногда в примерах типа «тракторист – это водитель трактора». Но и здесь, конечно, это только иллюзия – далеко не всё, связанное в нашем сознании с трактористом, следует из смысла слов трактор и водитель. Толкование слова в обычном толковом словаре помещает его в систему координат, задаваемую типами, и связывает его с помощью этих координат со смыслом других слов, т.е. в какой-то степени поясняет аксиоматику, относящуюся к данному слову. Более того, в толковании приводятся только избранные координаты слова, представляющиеся нам (и составителям словарей) наиболее существенными. Эти избранные координаты помогают нам пользоваться словом даже тогда, когда мы не знаем его полного смысла (а полного смысла мы никогда не знаем). И о «достаточности» толкования можно говорить в плане соотнесения слова с типами – толкование должно быть достаточным для интерпретации слова в «текстовых формулах», в которых оно употребляется. По-видимому до реализации программы Монтегю еще очень далеко. Дело, конечно, не только в недостаточной изученности синтаксиса, семантики, прагматики и т.д. естественного языка, но и в недостаточности логических средств, адекватных языковым явлениям. Собственно само возникновение логики связано с выделением из естественного языка относительно тонкого слоя понятий – объектов, отношений, кванторов, средств логического вывода и т.п. И многие дальнейшие достижения в логике связаны с попытками расширить этот слой языка, поддающийся формальному описанию. Тут в первую очередь нужно назвать логику возможных миров Крипке, возникшую для описания модальностей (и использованную Монтегю), а также ведущиеся сейчас работы по временным логикам, ситуационной семантике ( см. обзор Петров, Переверзев 1988) и т.д. Очевидно, что использование этих и других средств для формального описания естественного языка потребует прежде всего дальнейшего выделения типов, которые вычленяет сам язык. Выявление языковых способов отражения типов реалий давно не давало нам покоя. Одним из толчков, повлиявших на отбор материала, послужила статья В.А.Успенского «О вещных коннотациях абстрактных существительных» (Успенский 1979). Эта статья в каком-то смысле бросала вызов: если в большинстве контекстов отвлечённое существительное ведёт себя как нечто материальное, отражаются ли в языке различия между типами реалий? Как по тексту делать выводы «об истинной, абстрактной сущности» абстрактных существительных? Вышеизложенное – попытка принять участие в обсуждении этой проблемы. Литература Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., «Наука», 1974. Апресян Ю.Д. Лингвистические проблемы формального семантического анализа предложения. В кн.: Структура текста-81. Тезисы симпозиума, М., 1981, с.16-20. Аристотель. Метафизика. – Соч. в 4 тт., т.1, М., «Мысль», 1975. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М., «Наука», 1976. Кибрик А.Е. Предикативно-аргументные отношения в семантически эргативных языках.- Известия АН СССР, сер. литературы и языка, N 4, т.39, 1980, с.324-335. Кнорина Л.В. Классификация лексики и словарные дефиниции. В кн.: Национальная специфика языка и её отражение в нормативном словаре, М., «Наука», 1988, с. 60-63. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов. В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып.23, М., «Прогресс», 1988, с. 12-51. Мандельштам О.Э. Слово и культура. М., «Советский писатель», 1987. Монтегю Р. Универсальная грамматика. – Семиотика и информатика, вып.26, 1985, с.105-136. Ньютон И. Об универсальном языке. – Семиотика и информатика, вып. 28, 1986, с.124-158. Падучева Е.В. Притяжательное местоимение и проблема залога отглагольного имени. В кн.: Проблемы структурной лингвистики-1982, М., «Наука», 1984, с.50-66. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесение с действительностью. М., «Наука», 1985. Парти Б.Х. Грамматика Монтегю, мысленные представления и реальность. В кн.: Семиотика, М., «Радуга», 1983, с.285-307. Петров В.В., Переверзев В.Н. Ситуационная семантика. Научно-аналитический обзор. М., ИНИОН, 1988. Том Р. Топология и лингвистика. – Успехи математических наук, т.30, вып. 1(181), 1975, с.199-221. Успенский В.А. О вещных коннотациях абстрактных существительных. – Семиотика и информатика, вып. 11, 1979, с.142-148. Филлмор Ч. Дело о падеже. В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. 10, М., «Прогресс», 1981, с.369-495. Шатуновский И.Б. Синтаксически обусловленная многозначность. – Вопросы языкознания, : 2,. 1983, с.73-80. Янко-Триницкая Н.А. Процессы включения в лексике и словообразовании. В кн.: Развитие грамматики и лексики современного русского языка, М., «Наука», 1964, с.18-35. Lakoff J., Johnson M. Metaphores we live by. Chicago, London, 1980. Статья впервые опубликована в сб. «Вопросы кибернетики: Язык логики и логика языка», М., 1990. В соавт. с В.Б.Борщевым на главную страницу к оглавлению сборника «Грамматика, семантика, стилистика» |